КиноБизнес изнутри с Ренатой Пиотровски. Режиссер Дмитрий Грачев: «Не люблю марафоны — люблю спринты»

Я смонтировал много фильмов про космос, мне очень нравилась эта тема. С моим начальником Андреем Сычевым мы даже сделали небольшой документальный космический сериал, где мне позволялось делать любые спецэффекты. Он очень наивно, смешно сделан, но по-своему это меня сформировало, и может быть, даже сформировало телевизионное лицо документалистики в тот момент. Потому что мы были совсем нахальные и модные-модные, люди хотели, чтобы мы смонтировали их документалку. Поскольку было чудо: они вроде как плохенько сняли какую-нибудь бабушку в Реутове, а на выходе получается чудо. Монтаж — это правда чудо. Автор часто даже не подозревает, что в его материале есть целая метафизическая история, если его правильно смонтировать. Я, например, горжусь, фильмом «Космонавт номер ноль» про человека, на котором тестировали скафандр до Гагарина — он жив был на момент съемок, мы брали у него интервью. В конце фильма его спрашивают: «Сейчас на Марс готовится экспедиция, полетели бы?» «Я бы полетел. Даже если бы я не вернулся, я бы все равно полетел», — отвечает он и идет по заснеженному городу, такой обычный дядька в каком-то пальто. Это человек, который дал космосу больше, чем космонавт. Заснеженный бульвар, и везде реклама — везде Гагарин.

Один из последних фильмов в качестве монтажера — «Врачебная ошибка» — я собрал за ночь — с цветокоррекцией, титрами, с рыбой. Просто сел и из ничего к 9 утра собрал 37 минут готового фильма. Но это работа на износ, ты выматываешься и в итоге в какой-то момент уже не можешь работать. Это как «Защита Лужина», когда шахматы в жизни… Я помню, мне снились кошмары, что я лежу на тайм-линии, то есть я — кусочек видео, лежащего на тайм-линии, и надо мной летят эти самые спецэффекты, дорожки, титры…

Вместе с Аней Меликян мы работали на телевидении — в качестве режиссеров делали программу «Путеводитель» про путешествия, и вот она предложила мне снимать кино — «Невеста любой ценой» с Павлом Волей. Мне кажется, Аня меня пригласила из-за чувства юмора: это сейчас я стал ленивым и взрослым, а тогда я искрил — и нам всем было очень весело. С Пашей мы очень совпали характерами. Конечно, перед первой сменой я там не спал, очень серьезно относился к этому. Мне дали опытного оператора Ивана Гудкова, с которым мы дружим до сих пор. Чего мне не хватало, так это знаний о работе актера над собой: я слышал о существовании системы Станиславского, но мое общение с актером было исключительно интуитивным. К счастью, Паша меня понимал. Это был его второй полный метр (Аня как продюсер хотела «открыть» Павла, но нас опередил фильм «Платон»). В общем, у Ани талант «запускать» карьеры молодых, и я очень ей благодарен за то, что она и в меня немолодого поверила: «Все, Грачев! Ты полководец, за тобой идет армия. И даже если ты не знаешь, куда ты идешь, давай, двигай!»

«Свадьба по обмену» — уже более осознанный был проект. Но Катю Вилкову и Федора Сергеевича пригласила Аня Меликян. Мы были на «Кинотавре» на 15-летии «Централ Партнершип» — компании ее бывшего супруга Рубена Дишдишяна. Федор Сергеевич Бондарчук пришел со смешными усами — и мы по настоянию Ани пошли звать его в фильм. Я просто ходил за Аней, как ослик Иа. Он видел мой первый фильм и даже подписал DVD-диск с передачей «Кино в деталях», в которой Павел Воля был гостем, словами «Талантливому дебютанту лично в руки». Федор узнал меня: «А, это тот наглый парень!» Именно так я вел себя на премьере «Невесты любой ценой» — от неуверенности я нервно «стэндапил». (Смеется.) Мне кажется, теперь по понедельникам мои сотрудники ходят на общие собрания исключительно ради такого моего стэндапа. Но «Свадьбе по обмену» не повезло: фильм выходил, когда компанию ЦПШ по сути отбирали у Дишдишяна, и мне расписали фильм так, чтобы он ничего не собрал, в афише написано «сеанс в 19:30», ты приходишь в кинотеатр — а там другой фильм. Это было сделано из корпоративных соображений, чтобы уже не дать заработать лишних денег, видимо. Я здорово обиделся на людей, которые занимались росписью: для режиссера это очень сложный период, когда твой фильм, по сути, сливают. Но на телевидении он потом долгой жизнью жил.

У Федора Сергеевича в «Сталинграде» я работал second unit — очень плотно именно с американской командой. Всему виной аллергия Федора Сергеевича на котов. Компания из Лос-Анджелеса «Фриалити», осуществлявшая 3D-съемку, приехала в Москву нас обучать: что такое 3D все более-менее понимали, но что такое IMAX 3D и военная картина было не совсем ясно. К тому моменту раскадровка картины — тех сцен, за которые я отвечал — уже была готова, эту техническую базу делали на Студии Горького. Это сейчас Студия Горького является царством Андрея Малахова и Бориса Корчевникова, а на тот момент это был просто… кошачий туалет. Федор зашел… и сказал: «О, ребятушки, я, наверное, пойду домой. Жду вас на „Мосфильме“. До свидания! С глубоким и уважением и любовью, ваш Пух». Американцы, конечно, тоже не поняли, куда их привезли, это был абсолютный апокалипсис в центре города: ты едешь-едешь, вроде город-город, потом раз — тебя привозят в цех с разбитыми стеклами, где лежит техника на несколько миллионов долларов. У меня был нормальный английский, я им объяснял, о чем картина, что хочет Федор от этой сцены и т.д. А они учили нас, что такое вилка трехмерности сцены, почему с суперобщего плана нельзя прыгнуть на суперкрупный (нас стошнит!) или почему нельзя расширить картинку до бесконечности. А потом в Питере на Финском заливе мы тестировали дымы, взрывы и так далее. Было очень здорово, такое настоящее кинобратство. Кстати, в какой-то момент мы с Федором Сергеевичем были двумя единственными режиссерами в России, аккредитованными IMAX 3D — и это очень важная и почетная история.

Смотрели мастер-класс Вернера Херцога на сайте masterclass.com? Мне очень понравилось, как он описывает свою работу с Николасом Кейджем. Когда Кейдж стал приглашать его в свой пентхаус с видом на весь Берлин выпить вина и поиграть в шахматы, режиссер отказывался. «Я не хочу видеть Николаса Кейджа вообще. Я хочу работать с персонажем. Я хочу, чтобы на площадку ко мне приходил не человек, с которым мы вчера бухали, а тот персонаж, которого я делаю». И меня после этого мастер-класса чуть перевернуло на тему дружбы с актерами. Мы должны видеть персонажа, нас ничто не должно отвлекать от него. Я четко понял, что режиссер должен делать на площадке, чтобы получить результат хороший: он должен быть зрителем, он должен смотреть этот фильм. Почему последнее время я закрываюсь на плейбеке и не беру с собой рацию? Это отвлекает. Есть такая шутка: если у бобра есть рация, значит, он киношник. Так вот рация не нужна: надо видеть фильм, надо перестать смотреть на площадку, потому что очень часто нам кажется, что мы что-то сняли, а на самом деле этого нет в материале.

Я не люблю вот это: мы с ребятами снимаем кино, и поэтому мы еще не ели сегодня. Я не в КВН работаю, чтобы на энтузиазме сидеть до пяти утра и писать сценарий, а потом большой продюсер нас заметит и даст нам денег. Большой продюсер должен хотеть тебя изначально, еще до того, как ты что-то ему принес.

После первых двух собственных фильмов и «Сталинграда» я активно работал на телевидении: Игорь Шестаков пригласил меня построить канал «Москва 24». Мне тогда было интересно строить декорации. Студию «Москва 24» мы построили с оператором Ваней Гудковым и Димой Остроглядовым, с которым мы делали спецэффекты в студии «Полдень». Сели втроем в городе Жуковский в офисе-полумагазине «Краски и лаки» и начали крутить 3D-историю с двухэтажным пространством. Когда я принес эти эскизы в ВГТРК, люди покрутили пальцем у виска и сказали: «Так не делается. У нас все камеры упадут, люди все разобьются. А как мы будем сюда подводить кислород? А как мы будем охлаждать?» Потому что телевидение еще должно работать, а не как в кино — построил декорацию, а завтра ее можно сжечь. Но в итоге мы докрутили и запустили эту декорацию — и мне стали сыпаться предложения по другим студиям. Сейчас все студии канала «Россия», кроме развлекательных программ, сделаны мной и моей командой. В позапрошлом году мы переделали «Вести», и я понял, что все, этот гештальт закрыт. Потому что мы сделали очень сложную студию на стыке творчества и технологий. Не потому что лично я гений, а потому что кинорежиссура дала мне способность организовывать людей, как-то заряжать их позитивом, энергией проекта.

Мои товарищи несколько лет назад втянули меня в рекламу — в большую, ту, что можно посмотреть на Reelsource. Мне предложили снять сериал для Ростелекома — в преролле и как сериал. Преролл — это реклама, которую людям показывает Youtube перед роликом. По заказу агентства BBDO и их арт-директора Алеши Стародубова нужно было сделать 35 серий по 10 секунд каждая. И получилось здорово. А теперь мы с Федором Сергеевичем помогаем разрабатывать креативную рекламу «Газпромбанку». Вообще реклама — это отдельная тема для отдельного интервью, целый пласт!

А вот сценарий я написать не могу! В этом и была главная проблема с фильмом «Вычислитель». Мне эту книжку посоветовал один редактор, когда я работал у Ани Меликян в 2007-м, тогда не было технической возможности снять этот фильм. В итоге я принес эту литературу как четырехсерийный сериал продюсерам Дмитрию Медникову и Алексею Куренкову, и мы начали писать сценарий и рисовать концепт-арты. Поскольку мы дружили с Федором Сергеевичем, я отправил ему что-то в WhatsApp — и он захотел принять участие в проекте. Бюджет у нас был около 74 миллионов рублей — это бюджет скромной румынской кинокомедии. Артема Ткаченко, которого я планировал на главную роль, наши продюсеры с ВГТРК решили заменить на Евгения Витальевича Миронова, оператор, до этого снимавший «Оттепель», посоветовал Аню Чиповскую, от которой я на пробах просто обалдел, а на роль злодея мы долго искали актера: приходили разные артисты, известные и не очень, пьющие и не пьющие, мускулистые и худые, и никак что-то мы не могли понять, кто это будет. И мой второй режиссер Лев Нечаев однажды говорит: «Завтра у тебя скайп-колл с Винни Джонсом». И вот я сижу на улице Правды в офисе, передо мной ноутбук, и говорю:

— Хэлло, Винни! У меня для вас очень классная новость — вы будете играть плохого парня.
— Да, это необычно, — говорит он из своего дома в Лос-Анджелесе на фоне бассейна.
— Да-да, я предлагаю вам что-то совершенно новое! Зато съемки в Исландии.

В общем, потом позвонил его продюсер, назвал сумму гонорара, которая, кстати, была меньше, чем у Евгения Витальевича, и он прилетел. И мы все прилетели туда и начали снимать прямо с листа. 21 съемочный день. Постоянно шел дождь — очень трудные условия работы были: не вагоны, конечно, разгружали, но было непросто. Нужно было быстро ориентироваться, в сценарии были дыры, и поскольку я не сценарист, мы начали переписывать — а когда проект уже находится в состоянии предпродакшена, а у тебя еще не дописан финал фильма, это опасно. Как-то мы все-таки сплели эту ткань картины, и я могу сказать, что это был ровно тот фильм, который я снимал, то есть это было то, что я хотел. Пусть он не получился достаточно коммерческим. Медников предлагал доработать, но я уже настолько устал от этого проекта, что отказался. Потом проект посмотрел Федор, посмотрел Дима Рудовский — и сказал, что это плохо. В общем, у картины начались «хроники пикирующего бомбардировщика». Я хотел сделать социальную драму на фантастическом бэкграунде, а меня просили снять узко-коммерческий подростковый комикс. Неожиданно Аня должна стать главной героиней. Мне назначили режиссера монтажа Игоря Литонинского, мы начали латать дыры, перемонтировать, выкидывать сцены, менять повествование и в итоге смонтировали то, что смонтировали, как-то это всех худо-бедно устроило. А на показе для продюсеров в кинотеатре «Романов» ровно на 40-й минуте фильма сработала пожарная тревога — и на два часа все вышли на улицу пить кофе. В общем, этот проект провалился в прокате, мне очень хотелось быть звездой современной фантастики — и мы выпустили фильм не вовремя и в никуда. Дальше — долги, небытие и довольно серьезная травма, после этого фильмов я еще не снимал.

Мне надоели сценарии, которые надо поправлять. Поэтому я очень жду какой-то материал, в который поверил бы. Например, комедию я могу снять легко. Может быть, меня сейчас закидают тухлыми помидорами, и спросят, не Вуди Аллен ли я, но мне кажется, что комедию я могу. Еще я бы хотел снять военное кино: была у нас интересная история про советских летчиков, которые в Китае против японцев воевали в 1937 году и довольно здорово там дали ответ империалистической Японии. Мой отец — журналист-международник, и мы всей семьей долгое время жили в Йемене, в городе Аден. И вот в там в 1986 году произошла гражданская война и революция: один парламент перестрелял другой парламент, нужно было эвакуировать советское посольство, и мой отец там был одним из тех людей, которые эвакуировали более 700 человек. Эту историю я бы тоже хотел сделать. Мне нравится Ближний Восток, мне нравится эта фактура. А в целом жду материалов, в которые просто поверю, просто поверю в этих людей на экране.

Я абсолютно убежден, что нельзя долго заниматься одной и той же деятельностью, себя нужно постоянно развивать. И сейчас мне просто нужен такой сценарий, с которым я бы мог прийти к руководителю и сказать: «Я ухожу на полгода, потому что я хочу снимать вот это». Если я скажу, что ухожу на полгода снимать мюзикл про молодых рок-музыкантов, когда от меня зависит стратегия компании и канала, это будет странно. Но если прийти с хорошим материалом, меня отпустят.

Уже практически год как я стал главным продюсером канала «Москва 24». Канал очень разросся, превратился в холдинг «Москва Медиа» и объединяет в себе разные проекты: «Москва 24» / «Москва Доверие» / сайт M24.ru / Capital FM / «Москва FM» и так далее. Это довольно сложный спрут, там и Youtube-каналы («Омар в большом городе» набрал 20 миллионов просмотров и получил приз как лучший веб-сериал в прошлом году). Сейчас мы работаем на аудиторию 14-44, в принципе, конкурируем с «Пятницей» на новостной поляне. Мне нравится такая формула: у нас нормальные, не политические новости и очень красивые девушки. Вот такой сексистский подход! (Смеется.) Сейчас, когда сидеть у телевизора уже никого не заставишь, важно, чтобы зритель соприкасался с твоим брендом в разных средах — это и Instagram, и наш проект The City, такой убийца «Афиши», дискуссионный клуб в прямом эфире «Ночная смена», где есть эксперты в моде, в кино, в ресторанах… Мы растем в аудитории, мы хулиганим, мы живем в «Тик-Токе», мы обожаем прямые эфиры с улиц Москвы — от происшествий и до работы кондитерских, у нас беспрецедентно большая сеть камер наружного наблюдения, мы планируем делать телепорты — такие штуки на улицах городах, которые распознают твое лицо, и ты выходишь в эфир. В общем, я люблю активно работать, я очень не люблю марафоны и очень люблю спринты. Заниматься одним и тем же долго — скучно.

Мне хотелось бы сделать какое-то бутиковое креативное ателье, в котором бы делались классные проекты, чтобы клиент не навязывал мне свое мнение. Чтобы я делал, что хочу, и все бы говорили: вот это круто! (Смеется.) Но у нас в стране деньги генерит телевизионный бизнес, и мне не хочется быть тем, кто приходит с просьбой: дайте денег на проект. Мне повезло, я сейчас не являюсь героем анекдота из серии: «Алло, вы уже работаете за еду?» — «Нет». — «Ну, я вам перезвоню». Телевидение дает мне возможность нормально работать, хотя это очень опасный бизнес, в отличие от диджитал-платформ, где ты нажал кнопочку — и завтра результат. На ТВ ты нажал кнопочку — и ждешь пару месяцев реакции. Я все поменял на канале в августе — и к сентябрю у нас были самые низшие показатели в истории канала! К счастью, у меня, как у любого главного продюсера, была договоренность о периоде, когда меня не трогают и не оценивают, результат ждали в октябре. И вот только к октябрю мы стали замечать прирост именно в так называемую «ядерную» аудиторию 14-44, которую я очень люблю. Она рекламоемкая и она активная. Молодые люди больше взаимодействуют с городом. Они больше перемещаются, они контактируют с транспортом, с системой городских развлечений, с образованием, с медициной, они платят больше налогов, они больше работают — это те, с кем нужно и можно вести диалог.

Москва действительно изменилась: когда я снимал «Невесту любой ценой», у меня была одна улица — Молочный переулок, и все, больше негде было снимать в Москве, потому что все состояло из проводов, палаток и машин, припаркованных везде. Сейчас выходишь на улицу и снимаешь, и классные кадры получаются, не стыдно. Я помню, когда снимал ролики для Сергея Семеновича Собянина, спросил: «Дорого же все эти диоды делать?» Он ответил: «Да, конечно, дорого, но я еще по Уфе помню, свет и светлые улицы как-то повышают уровень счастья людей, им становится приятнее находиться в городе». И это действительно так. Сейчас, когда мы снимали «Омара в большом городе», например, мы могли на любой улице, как за границей, поставить камеру и снимать. И это круто. И поэтому работать на «Москве 24» приятно. Москва действительно изменилась в лучшую сторону.

Я очень социальный зверек, мне нужен коллектив, люди. И самоизоляция — это очень тяжело. Я бы сейчас рванул в Италию! Я сам себя заставил учить итальянский язык, хотя у меня всю жизнь был английский — причем такой поганенький американский, с кашей во рту. А в Италии я понял, что не могу в этой стране говорить на английском. Тем более что они очень любят россиян, любят русский культурный код — и радуются, когда мы пытаемся говорить по-итальянски. Но у меня проблема возникла: я внешне чуть-чуть похож на итальянца, особенно в правильном шарфике и пиджачке, и порой на меня смотрят, как на дурака, потому что вроде похож, но почему-то говорит плохо. Я каждый день что-то читаю или смотрю на итальянском. Например, Euronews на итальянском. Даже если не понимаешь, все равно приятно, как будто ты немножечко в Италии.

Я очень люблю шотландский виски. Настолько сильно, что даже неоднократно ездил в путешествия в Шотландию и в Ирландию по этим винокурням. Обожаю эту северную фактуру. Вот в Италии так красиво, что хочется жить, а в Шотландии так красиво, что хочется сдохнуть, хочется, чтобы вот твой прах развеяли над этим всем. А дома, за городом, когда мне совсем уже нечего делать, я начинаю цветочки стричь, красить заборы. Еще я люблю кататься на велосипеде, заниматься йогой и учусь рисовать — беру уроки, чтобы самому себе рисовать раскадровки, а не объяснять кому-то и ждать. Я очень не люблю лень. Я очень ленивый, но лень эту от себя гоню. Лет в 30 я понял, что лениться — это путь в никуда. И пошел еще и на бокс! (Смеется.) Я всегда был мальчиком из интеллигентной семьи, и мне немножко не хватало какой-то агрессии, вернее, агрессия была, но не хватало способа реализации этой агрессии.

Мне очень понравился сериал «Неортодоксальная» про девушку из еврейской общины в Нью-Йорке. Сейчас, я думаю, многие смотрят «Защищая Джейкоба» — классный триллер «на ровном месте». Меня поразило, что мы это все уже видели, но почему-то именно в этом сериале это работает очень круто. Фантастические сериалы я не люблю — «Видоизмененный углерод», «Сотня» и все эти люди со сверхспособностями — это не мое. А криминальные драмы обожаю, очень люблю фильмы про заложников, про ограбление банков. Ну и все, что основано на реальных событиях.

У Роберта Макки я закончил все три уровня курса «История на миллион» — он очень классный преподаватель! В какой-то момент он сказал: «Когда вы пишете сценарий, вы должны быть готовы к тому, что на съемочной площадке к вам подойдет Анджелина Джоли и спросит: «А что мне играть в этой сцене?» Готовы ответить? У него я научился анализировать и свои, и чужие сценарии, вообще смотреть кино по-другому — и я очень часто сейчас использую это в своей работе в рекламе. Очень важно понимать: что играть актеру, зачем снимать этот кадр, эту сцену, что он в ней будет делать.

Наверное, я все-таки ремесленник, а не художник. Я хочу стать художником в какой-то момент, но это требует определенной степени внутренней свободы, а мне слишком часто доставалось за то, что я делаю. Я живу в постоянном ощущении троллинга, работа на телевидении — дичайший цинизм, и в этом не всегда легко существовать. Сегодня ты что-то сделал — а завтра уже все забыли. Это бездонная бочка. А кино все-таки с тобой остается, это не газета, это книга, которая где-то на полке стоит. Ну а я, как представляют меня руководители, «Митяня, киношник, снимал резиновых людей-манекенов на „Сталинграде“»… Но это нормально. Человек не должен быть, как лютик, он должен быть под постоянным давлением, человек под давлением выкристаллизовывается.

Уровень откровенности нашей беседы позволил мне подробно говорить о моих неудачах. Но не бывает в жизни режиссера лишних проектов, все, что было сделано, обогатило меня, все это — опыт, который помог мне успешно реализовать другие проекты. Все эти этапы, все взлеты и падения — в копилку знаний. Все это помогает мне сегодня управлять телевизионным коллективом, быть своим в рекламном мире и, надеюсь, в кинотусовке. Все не зря, надо браться за все, развиваться во все стороны — в этом и состоит сущность человека в XXI веке.

Генеральный продюсер проекта: Аниса Ашику