Шоубиз с Липой Тетерич: интервью с джазовой певицей Теоной Контридзе

Когда мне Ревзин сообщил, что я буду вести «Новую волну», у меня началась паника, я просто впала в какую-то истерику. Думала, когда Демис Карибидис приедет, он мне, греческий парень, поможет, взбодрит. Но нет, он вел себя, как норвежский турист! Назначал время, приходил вовремя, уходил вовремя — очень аскетично воспринял мой нервный настрой, хотя я ждала слов «Муся, мы сейчас выйдем и разорвем их!» Я была растерянной маленькой девочкой, ждала от него какого-то греческого… жареного халуми, но не получила его. (Смеется.) Но уже потом на сцене он меня очень «собрал»: после первого выхода (я, кажется, похудела на килограмм!) он поддержал: «Все идет хорошо! Вообще не волнуйтесь, все прекрасно».

Я помешана на путешествиях, просто помешана. Но всегда мне жалко платить за перелет. Просто не понимаю, что происходит. Как только мне надо заполнить эти бумаги и прокатить кредитную карту, я схожу с ума. Никогда не пожалею на обувь, никогда не пожалею на очки, но на самолетах у меня какой-то клин.

Есть какая-то разновидность дружбы, которая просто создана для того, чтобы делать людей счастливыми. Мы с Катей Варнавой производим друг на друга такое впечатление, какая-то такая химия между нами, которая перебрасывает нас в период каких-то 7-9-летних детей. И мы счастливы просто потому, что мы вместе. Не нужен никто, ничто, никакие обстоятельства, никакой пазл, который должен сложиться тем или иным образом… Мы — и точка. Мы бываем и философами, и обыкновенным бабьем, и клоунами. Но мы пересекаемся в одном очень важном моменте: в своей жизни я встречала только двух российских женщин, которые так щедры: моя первая подруга в России Люба Платонова и Катя Варнава. Как Катя разговаривает с персоналом, сколько она оставляет официантам, как хочет обрадовать мать, улучшить жизнь друзей. Это огромный масштаб личности.

Я эмоциональный человек, но я не эксцентрик. Я всегда знаю, куда я иду. Но всегда оставляю какой-то диапазон. Я не бунтарь — но и не приспособленец. Я никогда не пойду менять власть. Я никогда не пойду на какие-то вещи, которые подразумевают переворот — я буду делать перевороты внутри себя, и я знаю, что от этого будет зависеть очень много судеб. Я за себя, мне нужно свою гигиену улучшать. Хотя в школе — в центральной музыкальной десятилетке для особо одаренных детей при консерватории — инициатором любого бунта была именно я — вплоть до идеи приклеить учительницу клеем к стулу. Я очень жестко самоутверждалась в мире, не понимала, где мое дно.

Я общественник просто невероятный! Но я не люблю публичную благотворительность, я не участвую в ней никогда — ни в каких благотворительных концертах. Благотворительность должна быть тихой. Я артековскую эту энергетику пионерлагеря не люблю, я индивидуалист. Потому и грузинской диаспоры у нас нет, в отличие от армянской: страна маленькая, и грузины — индивидуалисты. Где ты видела фольклор такой, как у грузин? Это же просто полифония: все голоса ведут, а не один солист. Это совершенно другой менталитет. И это полифоническое мышление приводит к многокультурности, многонациональности. Мультикультурность — это наш ген. Я вообще не понимаю, что такое антисемитизм, я вообще не могу на эмоциональном уровне понять, как один может по национальному фактору другого презирать. Не понимаю!

Мы должны быть терпимее друг к другу. Потому что в каждом из нас огромное количество грязи, которую надо выгребать! Гнев и чревоугодие — это две вещи, которые у меня есть: из семи смертных грехов у меня два абсолютно лютых. Гнев бывает страшный — это цунами. И дело не в причине: для этого не может быть никакой причины, это отвратительно по отношению к людям, это отвратительно по отношению к себе. Но повод всегда один: обостренное чувство несправедливости, которое заставляет меня звереть. Когда я вижу, что человека унижают, я могу задушить. И гнев — это как раз про моих детей дома. Этот гнев провоцируется страхом, что я с чем-то не справляюсь. Когда я вступаю в войну с их демонами и вижу, что это война и победа света над тьмой, тогда я зверею. Хотя с посторонними мне всегда хватит юмора, цинизма и моей легкости, чтобы просто слиться.

Захожу в лифт, и вместе со мной заходит парень из «Яндекс. Еды» — и становится мышкой, я энергетически чувствую, как он «уменьшается». И, выходя из лифта, я специально отмечу его работу или его новую обувь! И дворнику скажу: «Хорошего вам дня, будьте здоровы!». Я сейчас не Мартин Лютер Кинг, не проповедую, но давайте чуть-чуть внимательнее быть друг к другу. Нам ничего не стоит друг друга похвалить, и у нас у всех есть какие-то забавные детали в гардеробе, у нас у всех есть какая-то красота. Нам ничего не стоит сказать: «Маникюр — бомба!» И все, человек засияет, и у него будет хороший день. Я часто делаю людям комплименты, я всегда счастлива рассмешить кого-то или подбодрить кассира в «Магните» — и так сделать человека чуть-чуть счастливее.

От меня идет самая важная вещь, которая должна случиться с каждым человеком: принятие себя таким, какой ты есть, безоценочно. И дело не в красоте. Вот я люблю мой юмор: даже меня смешит мой юмор, я могу пошутить — и сама засмеяться. Я люблю мое умение тяжелую ситуацию переживать легко. Мне кажется, что я умею дружить. И мне нравится мой смех. А еще я дико горда, что сохранила свои зубы в 43 года, хотя жила далеко не ЗОЖно. Потому что красота для меня может быть только натуральной. Сейчас абсолютно придуманная проблема — быть самой собой. И я просто хочу открыть для читателя один секрет: мы никем не можем быть, кроме самих себя. Просто проблемы — быть самой собой — нет, там смонтирована пустота и абсурд. Единственное, чему нам надо научиться, это прислушиваться только к тем людям, которые нам по-настоящему интересны.

Надо думать над своим образом. Как сказала прекрасная Ира Хакамада, «внешний вид — это интеллект». Ничего с неба не свалится, ты должна разобраться, понять, что ты за персонаж, из какого ты времени, что тебе нравится. Я для себя на сцене выбрала кабаре, мюзикл. Мюзикл всегда был и не вашим, и не нашим. То есть чуть-чуть из джазового мира и чуть-чуть из попсы. Тем же самым было кабаре всегда: на острые темы говорить легко. Но я не сразу к этому пришла: я была и рэперша, и ковбоиха… Иногда мне кажется, что я лет на пять всегда опережаю моду. Облачаюсь в черное, как в «Братьях Блюз» — бац, а через пять лет это становится модно. Покупаю перевернутую дубленку, как в фильме «Мужчина и женщина» у Анук Эме, — и это тоже приходит. А сейчас я очень люблю в быту выглядеть как арт-дилер из колониальной эпохи — визуально эта эпоха мне близка, когда в Европе увлекались китайщиной, японщиной. Я очень люблю Восток, стилизованный под Европу.

Моя квартира — это Лиссабон. Сюда люди приходят, чтобы согреться. Потому что здесь хватает солнца. А в спальне — немного Марокко: я считаю, что спать надо в Востоке, это эротично, это «принцессно». В шведском минимализме в стиле Ikea я, например, просто не смогу заснуть! Помогал мне с интерьером художник Гия Чаушба, супер-парень! Он же помогал с квартирой Эвелине Хромченко и Софье Шеварднадзе.

Если бы я не стала артисткой, стала бы дирижером. Дирижер — самый большой артист, это настолько метафизичная профессия. Мне смешно, когда обсуждают каких-то великих дирижеров, например, кто лучше — Курентзис или Караян. Наверное, такой смех настигает великих сомелье, когда люди обсуждают вина. Потому что обычно у тех, кто сравнивает, просто нет инструментария распознавания, что хорошо, а что плохо. Я как-то спросила у моей подруги, как научиться распознавать хорошее вино. Ответ был такой: «Год пей за 5 евро. Второй год пей за 10. Третий год пей за 15 — и так до конца жизни на 5 евро повышай». Ровно тот же совет для распознавания хорошего дирижера и плохого — только начинать учиться нужно лет с шести! «Наслушанность» может появиться через 20 лет.

Поговорить о моде? Marni, Marni и еще раз Marni! Я бы одевалась только у них. И у Isabel Marant — но, к сожалению, у них нечасто есть что-то на меня. Я редко-редко «зажигаюсь» от вещи, но если «зажигаюсь», то покупаю, сколько бы это ни стоило. У меня вообще страсть к материальному очень притупленная. Но вот увидела в прошлом году в Милане пуховик Jil Sander, стилизованный под кимоно — просто сошла с ума. Вообще грузины маньячно обожают одеваться. Мы — часть христианского мира, а христианский мир положил планете на подносе красоту. У Ноя было три сына: Сим, Хам и Иафет. Сим — это прародитель семитов, Хам — это прародитель чернокожих, а Иафет — это прародитель индоевропейцев. И Сим означает на арамейском ум, Хам означает страсть, а Иафет означает красота.

У Бога нет других рук, кроме твоих: мы же на бэк-вокале все друг у друга. Возлюби ближнего твоего, как самого себя, — это ветхозаветный тезис. А возлюби врага твоего, как самого себя, — это уже христианство. Я уже не могу воспринимать человека как что-то, что меня не касается, мы в одном организме живем.

Когда умерла моя мама, я на следующее утро проснулась зрелым человеком. Это было совершенно уникальное ощущение: я проснулась — и какой-то краски не хватало, я поняла, что все, я уже не все цветы в саду могу сорвать. Бамс — и все, и взрослая жизнь. И я сейчас начала пугать детей одной фразой: дети должны бояться потерять, дети должны бояться не успеть.

На кухне я просто царица-бомба. Я накрою стол на 200 человек и не поленюсь. Для меня это не проблема — для меня это продолжение моего творчества. Почему в Грузии нет дворовой музыки, а в России есть? Потому что в России женщина мужика выгоняет из дома во двор на гитаре играть и пить, а в Грузии говорит: приходите в дом и сидите, пойте и пейте, для этого есть дом. Если к моему мужу приходят друзья, я в любое время накрываю стол.

Я не верю в реинкарнацию. Но я верю, что мы — каскад, длиннющая цепь генетических событий. И мы унаследуем не только внешность с ее плюсами и минусами, но и душу с изъянами, и красоту. Со мной карма не очень резонирует: я должна знать, за что меня бьют, должна знать, что могу упасть на колени и от всего сердца покаяться, и меня простят. А кармический закон — он холодный: зло порождает зло, добро порождает добро — и нет этому конца. А Христос все может изменить в жизни, все. Это нас делает эмоциональными народами.

Я вегетарианка с 15 лет: мясо не ем, курицу не ем. Тогда в Тбилиси мне хотелось быть иной, отказаться от этого маниакального культа мяса — а сейчас это уже в привычку вошло. Кстати, грузинская еда — идеальная для вегетарианцев. Любая южная еда менее мясная, чем северная. Вам надо греться, а нам не надо, нам жарко. При этом я гурман, я очень гастрономична, много денег трачу на мишленовские рестораны. Если человек воспитан ухом, глазом, носом и не воспитан ртом — я это не понимаю. Как человек, который ест гамбургер в плохом ресторане, может рассуждать о Вагнере, Малере, Шнитке? Где-то есть вранье. Человек должен сбалансированно заботиться обо всех рецепторах.

Я себе желаю, чтобы мои дети выросли полезными людьми для этой планеты. И очень счастливыми. Чтобы мой муж был здоров. И чтобы у меня было неиссякаемое жизнелюбие — в любом возрасте. И чтобы на моем пути появился мой композитор. И чтобы меня окружали друзья — только богоискатели. Больше ничего.

Генеральный продюсер проекта: Аниса Ашику
Фото: Вова Поло
Благодарим «Петровский пассаж» за помощь в проведении съемки